Название: "Мы будем жить с тобой"
Жанр: ориджинал, мистика
Предупреждение: однополые отношения
Примечание: есть драббл-сиквел: Дед Мороз и дети
Текст в комментах
За мой первый баннер огромное спасибо Bee4
Жанр: ориджинал, мистика
Предупреждение: однополые отношения
Примечание: есть драббл-сиквел: Дед Мороз и дети
Текст в комментах
За мой первый баннер огромное спасибо Bee4
Витька тихо напевал себе под нос, словно это не он несколько часов к ряду радовал пассажиров метро творчеством Наутилуса и Машины времени в собственном исполнении. Он не устал, и ему не надоело. Только свойственная голосу хрипотца стала слышна сильнее.
- Никто и никогда, поверь, не будет обиженным… Ого! Сто гривен! Почти сто гривен, Тарас! Я таки хорошо пою!
- Кто ж спорит? - Тарас хмыкнул и покачал головой.
- Нет, ну, ты тоже, конечно, руку приложил, - Витька смутился, даже перестал шуршать купюрами и звенеть мелочью, ссыпанной в старую фетровую шляпу, служившую ёмкостью для сбора платы за эстетическое удовольствие с нечёрствых сердцем соотечественников.
Тарас хмыкнул, глядя в окно, на перистые облака, проплывающие над урбанистическим пейзажем. Следующая Гидропарк, потом Днепро, Крещатик, Театральная…
- Может, на Университете выйдем? - Внезапно пришло в голову. - Погода шикарная. Пива купим, в Ботан-саду лавку какую-нибудь обсидим, отметим твою премьеру?
- Не, - Витька с сожалением покачал головой, - мне ещё Верку с продлёнки забирать, и Санька из детсада.
- А, может, их Машка сегодня заберёт? - Тарас с надеждой воззрился на друга. - Выходные на носу. Она не хочет слиться с семейством?
- Не знаю… - Раздумчиво протянул Витька, которому явно хотелось обсидеть лавку. - Её благоверный, вроде, как раз куда-то укатить собирался…
Машка, Витькина сестра, год назад удачно вышла замуж и смоталась из родной нищей квартирки. Машкин муж не горел особенным желанием помогать её семье, поэтому она сама делала это втихаря, насколько получалось, в частности, брала к себе младших, когда супруг бывал в командировках, и всячески их баловала.
- Ну, давай, - вцепился в блеснувшую слабину Тарас, - они ж не только твои. Имеешь же и ты законное право на личную жизнь.
- Это у меня с тобой, что ли, личная жизнь? - Витька заржал, подёргал бровями, взял Тараса под руку и карикатурно-игриво прижался.
Весь оккупированный бок обдало жаром. Тарас замер, закрыл глаза и сжал зубы. Иногда ему казалось, что Витька всё понимает и специально над ним издевается. По-хорошему, надо было, конечно, поржать вместе с Витькой, подыграть ему как-нибудь. Если бы всё не было так запущенно. Ирония была в том, что Тарас на самом деле спал и видел, как бы стать личной жизнью Витьки. И страшно боялся спалиться. Поэтому шутить на эту тему у него не сильно получалось. И вообще, по части шуток у них был юркий, подвижный, острый на язык Витька, у Тараса импровизации выходили не очень.
- Да, иди ты, засранец! Размечтался, - он сердито выдернул руку и отодвинулся. Хорошо, было куда – народ сидел реденько, не посягая на личное пространство соседей.
- Ой, ну, кому ты нужен, успокойся, - Витька фыркнул и махнул рукой, - ладно, давай телефон, попробую отмазаться от братской повинности.
- Когда тебе уже сестра купит? - Буркнул Тарас, сдвигая с рюкзака, стоящего рядом на полупустом диване, футляр со скрипкой и доставая мобильник. - Обещала же, вроде.
- Не был бы её… Виталечка, - Витька поморщился, - таким жмотом, давно бы уже подарила, и мне, и матери… Обещала к дню рождения свой старый отдать.
- Какая щедрость, - Тарас набрал давно забитый в память Машкин номер и протянул трубку Витьке.
Не был бы «Виталечка» жмотом, не попёрлись бы они сегодня применять таким сомнительным способом Тарасовские скрипичные навыки, приобретённые немалым трудом на занятиях, и Витькины дворовые гитарные умения, помноженные на природный певческий талант. Это было результатом того, что по какой-то трагической случайности Витька забрёл в музыкальный магазин на Подоле, и после этого стал бредить новой гитарой. Бредни эти вылились в гениальную идею поискать счастья в родном метро. Отговорить его не удавалось никак, поэтому пришлось записаться в добровольные помощники.
- Это же романтика! - Восклицал Витька, вдохновенно сверкая глазами. - Свобода и чистое творчество! Это, зашибись, но надо попробовать! Да, не будь ты таким занудой!
По правде, денег Витьке, действительно, взять было больше негде. От Машки помощи ждать не приходилось – она до смерти боялась разозлить содержащего её мужа. Отца у Витьки не было, как и у двух его сестёр и брата. То есть, гипотетически они, конечно, были. У всех четырёх – разные. Мужики рядом с Витькиной матерью надолго рядом не задерживались, линяли, напоследок успевая увековечить свой вклад в её судьбу очередным наследником. Только наследовать было нечего, от слова «совсем». Денежной помощи от Тараса Витька не взял бы никакой и никогда, хотя, в принципе, карманных денег, которыми он мог бы продуктивно поделиться, у того тоже было не особенно много, хоть и с обеспеченностью родителей ему повезло намного больше.
Сейчас Тарас старательно обдумывал, как бы тактично отказаться от своей половины заработанного сегодня, которую напарник стопроцентно постарается ему вручить. Так, чтобы не обидеть, не оскорбить несколько болезненную гордость друга. С самого детства Тарас был готов поделиться с Витькой всем, что у него было. И тот охотно играл с его игрушками, с удовольствием завтракал, обедал и ужинал у него дома, приходил в гости утром, а уходил вечером, а иногда и вовсе не уходил, оставаясь с ночёвкой. Счастливые были времена. Лет до восьми. А потом Витьку перемкнуло, и он решил, что вести себя так – унизительно для его чести, и стал блюсти достоинство, не принимая помощи от «зажиточных слоёв общества». Благо, это касалось только помощи материальной. Будучи невысоким и тонким, Витька ни в детстве, ни сейчас не отказывался от защиты более крепкого Тараса. Надавать по морде тот мог так же мастерски, как исполнить сложную композицию на скрипке, и ни в школе, ни во дворе на данный момент не осталось ни одного желающего пошутить на предмет Витькиного изящества или очередной зашитой дырки в его наряде. А самому Тарасу иногда до боли хотелось одеть Витьку соответственно его красоте, стильно и со вкусом. Очень хотелось, как, класса с пятого, хотелось сделать с ним многие другие вещи, о которых Витьке лучше было не знать. Или, чтобы Витька с ним эти вещи сделал, без разницы.
- Ну, Маш… - Канючил Витька, ковыряя обтрёпанную прореху в вылинявших практически до белого джинсах, в которую торчала острая коленка. - Ну, должна же у меня быть своя личная…. - Он глянул на Тараса. - А вдруг у меня свидание? Почему не может?! Что со мной не так?! Сама ты глист в обмороке!
Тарас спрятал улыбку в кулак. Витька сердито пыхтел и теребил серёжку в ухе. Серёжка была посильным вкладом Тараса в его стиль. Если б не он, Витька справился бы с помощью цыганской иглы, ибо в какой-то момент вдруг решил, что любой уважающий себя серьёзный певец без серьги в ухе жить просто-таки не может. Чтобы избежать членовредительства, Тарас в прошлом году на их дни рождения, разделённые тремя днями, взял свои подарочные деньги и потащил друга в салон, где им обоим прокололи по уху. И с тех пор Тараса всегда втайне радовала общность этой детали у них двоих. Только у него в ухе уже давно красовался золотой шарик, а у Витьки там так и осталась плоская пломбочка из хирургической стали. Но всё равно это было очень красиво. Когда она поблёскивала сквозь русые пряди до плеч или
- Готово! - Витька с победным видом вернул Тарасу его собственность. - Можем гулять! Склонись перед моей способностью уламывать стойких! - Высокопарным жестом вытянутой руки он изобразил командира, ведущего в бой внушительное войско.
На этой патетической ноте разверзлись двери, и вагон впустил в себя толпу туристов и аборигенов, нагулявшихся по главной улице города. Сразу стало шумно и тесновато. Рюкзак и скрипку пришлось взгромоздить на колени, Витька затиснул гитару между колен. Сейчас они сидели совсем близко, и волоски на Витькином предплечье щекотно тёрлись о такие же на Тарасовой руке. Было в этом лёгком едва уловимом ощущении что-то очень трогательное и интимное, как в тихом шёпоте на ухо, когда дыхание обжигает кожу. Тарас млел и старался не шевелиться, чтобы ненароком не прервать это зыбкое щекотное тепло.
- Молодой человечек, уступите бабулечке место, - неприятно-вкрадчиво донеслось сверху, разрушая волшебную идиллию момента.
Тарас медленно поднял взгляд. «Бабулечка» нависала над ним многокилограммовым монолитом грудастого тела, упакованного в тёмный допотопный пиджачок и мешковатую чёрную юбку, увенчанного кудрявой чёрной пирамидой объёмистой причёски. «Парик, стопудово» - автоматически подумал Тарас, увязая в приторной улыбке жирно накрашенных губ, обрамлённых толстыми висячими щеками. От вонзённого в него взгляда выцветших глаз, морозец пробежал по позвоночнику, неприятный такой, липкий. Неровно обведенные чёрным контуром, эти глаза казались нарисованными на помятом старческом лице. В противовес улыбке в них мерцало нечто стоячее и злое, едко вцепляющееся во что-то глубоко внутри, отравляющее странным беспокойным чувством. Тарасу стало трудно дышать. Сначала просто так, а потом он почувствовал запах – старых квартир и старого тела, и ещё чего-то сладко-кислого, отвратно съедобного…
- Садитесь, пожалуйста! - Тарас вскочил, осознав, что бескультурно не уступить место старшему, основываясь на стихийной, позорно-брезгливой неприязни.
- Ох, спасибо!
Старуха плюхнулась всем своим объёмом на освободившееся место, втиснув Витьку в поручень боковушки. Тот испуганно глянул на новую соседку, а потом на Тараса, жалостливо и обвиняюще, так, словно друг предал его в лучших чувствах. Тарас скорчил растерянную мину и виновато пожал плечами, всем своим видом стараясь показать, что у него не было другого выхода.
- Детки музыканты! - Сюсюкающим тоном пропел алый рот, хозяйка которого вцепилась взглядом теперь уже в сжавшегося Витьку, приблизив к нему лицо так, словно пыталась понюхать или, чего доброго, попробовать на вкус.
У Тараса появилось зверское желание дёрнуть друга за руку, вытаскивая из осады и пробраться с ним в другой конец вагона, подальше от источника неведомой опасности, о которой в голос верещала проснувшаяся вдруг интуиция. Но он был слишком хорошо воспитан и героическим усилием воли не позволил себе насовершать подвигов, за которые потом самому могло бы быть стыдно.
- Вроде того... - Хмуро буркнул Витька, покосившись на бабку, прижимая к себе гитару так, словно у него её собирались отобрать.
Тарас удивлённо смотрел на товарища, обычно не упускающего возможности почесать языком даже со случайными знакомыми, а уж если дело касалось творческой стороны его натуры, надо было ещё постараться, чтобы Витьку заткнуть.
- А сколько тебе лет, милая детка? - Старуха ещё больше навалилась на свою хрупкую жертву, и на какую-то секунду Тарасу показалось, что с распущенных толстых губ сейчас закапает слюна. Прямо на Витькину застиранную, но чистую футболку.
- Ше… шестнадцать, - промямлил Витька, продолжая поражать Тараса своей угнетённостью. Он выглядел, как запуганная жертва насилия, находящаяся под психологическим контролем своего мучителя.
Вагон остановился, впустил и выпустил желающих, и тронулся дальше. Объявили следующую станцию, и Тарас вздохнул с облегчением. Словно только нужная остановка давала им законное право вырваться из какого-то невидимого плена.
- И я вам никакая не детка, - видимо, Витька тоже почувствовал близкую свободу, на глазах обретая свою обычную живость и даже некоторую задиристость.
- Выходим? - Тарас не удержался и потянул друга за кисть.
- Выходим! - Витька радостно вскочил и ринулся к дверям, расталкивая пассажиров, на ходу закидывая гитару на плечо. - Уф! - Хлопнулся ладонями в стекло двери, круглыми глазами воззрился на Тараса. - Ты это видел?! Это у меня угарный бред или она, правда, какая-то…
Договорить он не успел. «Какая-то» собственной персоной всплыла за их спинами и пристроилась аккурат за Витькой. Выше него на целую голову, она прижалась к Витькиной спине объёмной грудью, опережающей даже внушительный живот. Делая вид, что просто держится за поручень и во всём виновата давка. Но давки никакой особой не наблюдалось, и притискивание это выглядело очень нарочито. Было такое ощущение, что тётка пытается Витьку собой обволочь, пригрести и поглотить, затянуть в какую-то вязкую зловонную трясину. Это выглядело просто кощунственно. Тонкий изящный Витька и это чёрное чудовище, покушающееся… в общем, на что-то покушающееся, хоть и непонятно было, на что. Тараса передёрнуло. Он топтался на месте в некотором замешательстве. Всё-таки врезать сверстнику было намного проще, чем отразить атаку хоть и подозрительной, но всё-таки старухи. Он никак не мог сообразить, как в таких обстоятельствах можно защитить бедного Витьку.
- Ты так хорошо пахнешь, мальчик. Такой чистенький, - восторженно пропела карга, беззастенчиво принюхиваясь, нагнув голову и почти тычась носом в Витькину шею.
Витька, правда, всегда одуряюще хорошо пах. Детским мылом, которым в их семье мыли все и всё, потому что на другие, более изощрённые средства гигиены денег попросту не было. И ещё чем-то, тёплым, лёгким, неопределяемым, лично Витькиным. Запах был тонкий и какой-то невинный, что почему-то особенно заставляло Тараса сбиваться с ровного дыхания. Как же часто ему хотелось зарыться носом в блестящие пряди на затылке, чтобы весь мир заполнился этим пьянящим ароматом… Но он не мог себе этого позволить. А какая-то старая, грязная ведьма… Ведьма!
Тарасу вдруг стало совсем плохо. Словно он чуть не позволил случиться чему-то страшному, руководствуясь дурацкими правилами этикета. Он решительно протиснул ладонь между старухиной грудью и Витькой, резко, не глядя тётке в лицо, бросил «позвольте» и вытолкал, снова странно ошалевшего, друга от дверей на середину вагона, героически отгораживая его собой от положившей на него глаз попутчицы. Подпихивая ладонью между лопаток, довёл до соседних дверей.
- Это она чего? - Словно вынырнув из гипнотического транса, Витька зябко повёл плечами и потёр шею.
- А хрен её знает, больная какая-то… Блин! - Краем глаза Тарас заметил, что, каракатицей раздвигая волны пассажиров, старуха карабкается за ними.
Но раньше, чем успела состояться очередная стыковка поколений, двери спасительно распахнулись и музыканты вывалились на платформу.
- Мотаем! - Крикнул Витька. - Ну, её в баню!
Бегал он быстро. Как на духу, ни разу не остановившись, проскочил оба эскалатора. Тарас едва поспевал за ним, не в первый раз поражаясь неутомимости и прыткости хлипкого, на первый взгляд, товарища. Только, когда они пулей выскочили из стеклянных дверей и оказались на улице, Витька позволил себе остановиться. Согнувшись и опершись ладонями о колени, он шумно дышал. Тарас привалился к стене ларька и дышал не менее шумно. Лицо горело, сердце выскакивало, и всё равно
- Надеюсь, она за нами не скакала? - Витька, наконец, разогнулся и посмотрел на Тараса. - Как коза.
И он вдруг заливисто расхохотался. Тарас представил прыгающую через ступеньку, подхватившую подол, старуху и присоединился, чувствуя, как выходит напряжение. Они смеялись и не могли остановиться, хлопая себя по бокам и утирая слёзы.
- Рассказать кому-то – не поверят же! - Всхлипывал Витька.
- Тебя только что нагло домогались! - Сквозь смех предположил Тарас. - Она точно тебя хотела!
- Съесть, - закончил Витька и вдруг перестал смеяться, - знаешь… У меня такое чувство мерзкое осталось… Вроде она меня… облизала что ли? - Его перекосило. - Помыться хочется…. Слушай, пошли отсюда, а? Она же, если тоже вышла, рано или поздно сюда выползет, а у меня ни малейшего желания снова с ней столкнуться…
Пиво, как обычно, купил Тарас, потому что тянул на совершеннолетнего, тогда как Витьку обычно посылали куда подальше, подрасти и возмужать. К пиву набрали чипсов и сухариков. Тарасу удалось убедить Витьку, что заплатить за всё должен именно он, ибо идея посиделок принадлежала ему, и именно он уговорил на это «дурное дело» якобы сильно сопротивлявшегося друга. Витька, скрепя сердце, убрал свою половину заработанного в карман. Тарас недотраченное тоже спрятал, намереваясь как-нибудь потом всё-таки втюхать мозговому центру их концертной авантюры.
- Может, школу в понедельник гульнём? - Предложил Витька, когда они досиживали в парке второй час. Сделал глоток и глубокомысленно хрустнул последним чипсом, - почувствуем себя средневековыми бардами, бродягами без кола и двора. Мне понравилось являться перед незнакомой публикой. Будоражит.
Сумерки уже почти превратились в ночь, народ разошёлся, пора было тоже закругляться и идти домой, но ни одному из них не хотелось, тем более, что завтра-то как раз в школу было не нужно.
- Эксгибиционист ты, бард. Двоек давно не хватал? - Саркастично осведомился Тарас.
- Не, не надо, - Витька тяжко вздохнул, соглашаясь, - мне и так армия в страшных снах снится…
Вообще-то Витька хорошо учился. И надеялся благодаря этому после выпуска в следующем году поступить куда-нибудь, где для этого не обязателен был толстый кошелёк. Желательно, в место, связанное с искусством, но в подробности он пока не вдавался. В том, что, так или иначе, свяжет свою жизнь с музыкой, Витька не сомневался, даже если доступный ВУЗ окажется от этого далёк. Главное, избежать военной повинности. Потому что личного телохранителя в лице Тараса в армию с собой не потащишь – он-то точно поступит. А самому… Когда Тарас пытался представить себе Витьку среди толпы недружелюбно настроенных сослуживцев, он понимал, что готов костьми лечь, только бы не допустить воплощения этой жёсткой фантазии в реальность.
- Эх... - Витька поставил пустую бутылку возле лавки, положил на колени гитару и принялся выстукивать по ней кончиками пальцев смутно и отчего-то неприятно знакомый мотив, - подневольные мы всё-таки люди...
- Какой-то ты мрачный, - озвучил Тарас весь вечер зудящую в голове мысль, - из-за бабки что ли?
Витька вздрогнул и даже перестал стучать. Задумчиво уставился на обнесенный голубым бордюром обширный фонтан, в центре которого тихо журчали тоненькими струйками три каменных горки. А потом, вместо того, чтобы ответить, запел:
- Чёрные птицы слетают с луны,
Чёрные птицы – кошмарные сны.
Кружатся-кружатся всю ночь…
- Не надо, а? - Тарас поморщился и поёжился. От вкрадчивой потусторонней ехидцы в Витькином голосе стало зябко, словно сквозняк задул за шиворот. - Ты же знаешь, я её терпеть не могу…
- Знаю. Я тоже не особо, но сейчас самое то. У меня мурашки всю спину облазили, - не меняя положения гитары, Витька начал перебирать струны, так, словно играл на гуслях, - такое чувство тяжёлое, вывернутое, словно что-то не так, вроде кто-то прямо перед мордой кривую линзу держит – и всё через неё жуткое, чужое... Никак не стряхивается, как заноза в заднице. У тебя такого нет?
- Есть, - честно признался Тарас, - на отравление похоже. И чем темнее и пустее – тем стрёмнее.
- Ну, если уж ты обделался… - Уважительно протянул Витька и опасливо оглянулся на подозрительно треснувший куст. - То нам, заморышам, и вовсе не стыдно. Пошли, наверно, отсюда, а? Я молодой и талантливый, я ещё ценно не наследил, так что спасай меня!
Кусты снова разразились коротким треском, и Тарас мимоходом подумал, что он бы и сам был не против, чтобы его сейчас кто-то спас. И почему-то зрела твёрдая душная уверенность, что спасать надо, что уже происходит что-то ненормальное, и они с Витькой в самой сердцевине, а бежать уже поздно. Пришло вдруг чёткое осознание, что народ не просто поредел – вокруг вообще никого не было. И ни один фонарь не горел, оставляя стремительно тускнеющие сумерки справляться собственными силами. Темно и тихо. Только слабое журчание фонтана, вызывающее, вместо романтических, смутные ассоциации с русалками-утопленницами в венках и белых рубахах. Страх и опасность густели в воздухе с каждой секундой, затрудняя дыхание, делая тело медленным и неповоротливым, словно во сне…
- Фигня, Тарас… - По Витькиному шёпоту было ясно, что ему совсем дурно. - Почему-то мне кажется, что мы отсюда так просто не выйдем…
- Стоит попробовать, - Тарас сжал зубы, - будем надеяться, что у нас просто коллективный психоз. Идём.
Витька, молча, кивнул и встал. Жалобно звякнула случайно зацепленной струной гитара – тонкий протяжный гулкий звук заставил вздрогнуть обоих.
И тут, отправляя морозную рябь по расшалившимся нервам, кусты зашелестели так, что это уже нельзя было списать на ветер.
- А вот и я, мои лапули!
Словно в температурной горячке, Тарас смотрел, как бабка лезет из густых зарослей прямо за лавкой, с которой они с Витькой только что встали.
- Вот, бля... - Раздалось рядом, и Витька как-то странно сдавленно крякнул, словно с усилием проглотил ставший поперёк горла пузырь воздуха.
Тарас, не глядя, уцепил его за локоть и стал пятиться вдоль широкого прямоугольника фонтана. Отворачиваться от старухи было страшно. Ни за что Тарас не подставил бы ей сейчас спину.
- Куда же вы, голубчики? Слааааденькие мои, - нараспев уговаривала бабка и как-то крадучись передвигалась следом. Руки она держала согнутыми в локтях на уровне груди и неприятно перебирала пальцами, словно копошилась в чём-то невидимом, - не убегайте, а то бабулечка обииидится.
- Бабушка, - вдруг подал Витька жалостливый и укоряющий голос, - ну, чего вы к нам пристали, а? Мы же вас не трогали…
- Зато я тебя сейчас потрогаю, счастье моё, - она потянула руки к Витьке, не переставая шевелить пальцами. Плотоядная улыбка в густых сумерках казалась тёмным провалом.
- Не надо меня трогать… - Не прекращая пятиться, Витька спрятался за Тараса. - Я тощий и на ощупь полный отстой!
- Ты просто смирись, деточка, - бабка заглядывала за Тарасово плечо, - сдайся и тебе совсем не будет больно.
- Что за..?! - Тарас рефлекторно шарахнулся назад. Витька безвольным болванчиком болтнулся за ним. Глухо стукнула о спину гитара.
- Ты просто уснёшь. Ты очень-очень хочешь спать, да? - Старуха упорно и неотрывно смотрела на Витьку. Казалось, даже не моргая.
«Карга! Баба Яга! Ведьма!» - благим матом орал кто-то у Тараса в голове. И картинки вертелись из книжек с безобразно жуткими сказками, которых он в детстве боялся до мокрых штанов. Оказывается, не зря.
- Хочу… - Тихим эхом отозвался Витька. - Спать…
- Ты чего?! - Ошарашенно воззрился на него Тарас. И обомлел.
Остановившийся стеклянный взгляд, приоткрытый рот, ссутуленные плечи… Словно рядом стоял не с пелёнок знакомый Витька, а какая-то жуткая тряпичная кукла в человеческий рост, привязанная за затылок к верёвочке, за которую в любой момент может дёрнуть невидимая рука. Пальцы в Тарасовой ладони тоже были тряпичными, совершенно безжизненными и холодными, никак не отвечающими на сжатие. И это было так страшно… Страшнее, чем старуха и тёмный безлюдный парк.
- Хороший мальчоночка, - млела ведьма, - а теперь идём с бабулечкой, - и шевелящиеся толстые персты снова потянулись к Витьке, полностью игнорируя присутствие Тараса.
- Алё! - Возмутился игнорируемый, заталкивая за спину неадекватного друга. - Он тут не один, если вы не заметили! И вообще, идите вы, знаете куда?..
- А ты мне не нужен, - не переставая улыбаться, бабка развела руками в притворно-простодушном удивлении, - ты уже перезрел. Слишком жёсткий.
- Жё… жёсткий? - Тарас сглотнул тошнотворный комок.
- А вот заинька в самый раз. Сахарные косточки, мягкое мясцо… я его ушки в баночку, до весны. Славно замаринуются! - Она плеснула в ладоши, и громко причмокнула.
Тяжёлым клубком внизу живота скрутился страх, щупальцами расползающийся по всему телу. Тарас вдруг чётко, кристально ясно понял – это не просто слова, это то, что может стать правдой. Жёсткой, обморочно страшной – правдой. И никакие кулаки, никакие угрозы тут не помогут.
- Витька, твою мать! - Тарас развернулся и со всей дури влепил пощёчину кукле, которая притворялась Витькой, понимая, что сам далеко это тело не утащит. - Просыпайся, придурок! Или тебя сожрут!
Какое-то едва словленное боковым зрением мелькание – и на Витькины плечи легли крючковатые колбаски с невесть откуда взявшимися чудовищно длинными когтями. И старушечье лицо снова всплыло прямо напротив, только в этот раз намного ближе, совсем близко. И смотрела эта страхолюдина теперь прямо на Тараса. И глаза у неё светились, тускло фосфоресцировали в темноте. И зрачки были прямоугольными, как у козлов. Тарас смотрел в эти, лишённые чего бы то ни было человеческого, омуты, и не мог оторваться. Вокруг всё кружилось и мелькало, только козлиные зрачки оставались неподвижными, а потом завертелись и они, и мир превратился в сплошной калейдоскоп, сопровождаемый скрипучим злобным смехом, тошнотой, головокружением и ощущением неконтролируемого падения. Прорываясь сквозь туман в мыслях, душный животный смрад грязной шерсти и старческого неряшества, мелькнула и ужалила догадка, что сейчас, очевидно, случится обморок и… Отчаянье и бессилие накрыли с головой. Сейчас Тарасу было всё равно, что случится с ним, но вот полная невозможность хоть чем-то помочь Витьке, ужас от того, что с ним может произойти всё то, что фигурировало в бабкином кратком, но ёмком анонсе…
Но обморока не вышло. Вращение вдруг резко прекратилось, и Тарас обнаружил, что стоит на коленях, навалившись грудью на голубой бордюр, уже впитавший ночную прохладу. В ноздри бил речной запах близкой воды и едкий – размокшей извести. Вокруг проступил всё тот же парк, и, очевидно, прошло не так уж много времени. Только, вот, Тарас теперь был с противоположной стороны бассейна, а ведьма уводила до одури послушную Витькину шкурку вверх по короткой лестнице, держа за руку, словно заботливая родственница дошкольника. Гитара осталась валяться в траве возле нижней ступеньки. Куртка у Витьки на пояснице подвернулась и из-под неё клочком торчала футболка. Жалость и любовь полоснули острым лезвием. И понял Тарас, что стоит этой дикой парочке скрыться за ближайшим поворотом – не видать ему больше Витьку, как своих ушей без зеркала. И это Тараса никоим боком, ну, вот, совершенно никак не устраивало.
Он швырнул на плиты каким-то чудом всё ещё висящий на плече рюкзак с прицепленной к нему скрипкой, вскочил на ноги, чуть не навернулся от того, что на пару секунд пейзаж снова дал крен, восстановил равновесие и ринулся в обход фонтана. На лету подхватил гитару, от души замахиваясь, проскочил несколько ступенек… «Разобьётся ведь гитара... Витька орать будет… Неважно… Новую купим…» Вот, сейчас деревянная плоскость приплющит пирамиду парика, наверняка, с глухим стуком и треском… звякнут прощально струны… Тарас сцепил зубы и ударил, со всей силы, не сдерживаясь, очень хорошо понимая, что поднял руку не на человека и никакие церемонии больше не к месту…
- Что ж ты прилип-то, как банный лист? - Крепко сжимая в когтистой ладони гитарный гриф, без особых усилий остановив инструмент аккурат сантиметрах в пяти над собственной головой, старуха взирала на Тараса с вялым раздражением, как на надоедливо жужжащее над ухом насекомое.
- Это ты прилипла, карга старая! - Зверея от такой наглости, краснея от натуги, Тарас настойчиво, но безуспешно давил на гриф со своей стороны.
- Какой невежливый! - Старуха осклабилась, меняя вязкие слащавые интонации на угрожающие. И в лунном свете, сменившем сумерки, Тарасу показалось, что зубы у неё блеснули красным.
- В жопу вежливость, - рыкнул Тарас, - Витьку – не отдам, - стремительно перегруппировался и, выпустив из правой руки злосчастную гитару, нанёс удар.
Вместо того, чтобы ожидаемо врезаться в рыхлый старческий живот, кулак прорезал пустоту, и Тарас чуть не упал вперёд по инерции, лишившись опоры, так как гитара тоже больше ни во что не упиралась.
- Да, кто ж тебя спрашивать-то будет, касатик? - Бабка злобно заскрипела уже знакомым смехом, пробирающим до костей. Она снова была за спиной у Тараса, топталась на верхней ступеньке, самодовольно потирая ручки.
Тарас с облегчением отметил, что Витька лишился опеки старухиных пальцев и теперь тихонько тупит в сторонке от схватки. Бежать сам он сейчас не сможет. Если они попытаются вместе, не в меру шустрая бабка не позволит. Выход оставался один – нападать и надеяться, что Витька оклемается, если его не будут пасти козлиные очи, и догадается слинять. Как он сам будет линять при таком раскладе, Тарасу сейчас думать было некогда.
- Калинин! - Грозно рявкнул Тарас, бросая импровизированное оружие, и со всей силы пихнул друга в грудь. - Да, очнись же ты, лунатик хренов! - Ещё раз толкнул Витьку, словно стараясь отшвырнуть его подальше от опасности, и развернулся к сопернику, нагло претендующему на Витькино бесценное тело.
Он бросался и бросался на ведьму, хохочущую и раз за разом исчезающую из-под самых его кулаков. Задыхаясь в ненависти и крепнущем ощущении собственного бессилия, молотил пустой воздух, разворачивался, насколько мог быстро, и снова бил.
- Ну, хватит, надоел ты мне, гадёныш-ш-ш… - Прошипела старуха, и, прежде чем Тарас успел ответить что-либо, как можно более хамское, на его горле сомкнулась железная хватка. - Раздавим пиявочку, - голос снова сделался приторно сладким, взгляд впился в Тараса и опять засветился мертвенным фосфором.
Казалось бы, теперь ведьма была совсем близко, но Тарас почему-то всё равно не мог до неё достать. Было ощущение, что или у бабки рука, держащая его за глотку слишком длинная, или у самого Тараса конечности резко укоротились. Руки, по прежнему бессильно лупили вхолостую, а самое мерзкое и непонятное было в том, что и ноги перестали доставать до земли и болтались в воздухе, стараясь пнуть или, хотя бы, найти опору. Старушечья мерзкая рожа уплывала вниз, давление на шею усиливалось и Тарас вдруг смутно, сквозь заволакивающий разум морок, понял, что его держат над собой на вытянутой руке, даже не напрягаясь, словно зарвавшуюся шавку, собираясь, толи свернуть ей шею, толи шмякнуть посильнее обо что-то жёсткое. И что дышать он уже какое-то время не может. И попахивало это концом, неотвратимым и безысходным, потому что, если противник без труда может поднять шестьдесят пять килограмм, этим самым килограммам сложно что-то ему противопоставить, в скольких бы жёстких драках они до этого не побывали. Страшно было, больно, тоскливо и как-то обидно. Так обидно, что хотелось протяжно взвыть. Но каменные пальцы, сдавливающие горло, не позволили сделать даже этого, выпустив только сдавленный хрип.
«Витька…» Уже практически не имея сил дёргаться, вцепившись слабеющими пальцами в живое кольцо на шее, с трудом удерживая сознание на краю бездонной пропасти, Тарас посмотрел туда, где оставил друга, надеясь, толи увидеть его в последний раз, толи наоборот, убедиться, что его там нет. И…
От удивления сознание внезапно передумало отключаться, снова обретя ясность и чёткость. И в этой, даже какой-то слегка неестественной, ясности, у старухи за спиной Витька скакал по ступенькам вниз, с вдохновенно-яростным выражением лица и гитарой наперевес, видимо, собираясь повторить неудавшийся Тарасов подвиг. Шаг… ещё шаг… вот… сейчас…
- Стоять!
Все, как по мановению волшебной палочки, замерли, невольно повинуясь новому в их дружной компании голосу. Старуха коротко взвизгнула и разжала пальцы. Тарас мешком свалился на землю, закашлялся, судорожно хватая воздух, вглядываясь слезящимися глазами в тёмный силуэт, спускающийся следом за Витькой.
- Да, оставь ты в покое этот несчастный инструмент, - продолжил голос со спокойной насмешкой. Приятный мужской голос, как медными нитями, прошитый властными интонациями. Обращался он, вроде бы, к Витьке, но каким-то образом было совершенно чётко ясно, что интонации адресованы не ему.
Можно было испугаться новой, незнакомой ещё опасности. Но почему-то от одного звучания этого сильного голоса у Тараса где-то в середине груди прорезалось мощное чувство облегчения, твёрдое знание, что теперь всё будет хорошо. Не дыши он сейчас, как престарелый астматик, он бы, наверное, расхохотался от эйфорического понимания того, что больше ничего не нужно делать. Но он просто сжимал в слабых пальцах траву, густо прорастающую между бетонными плитами, словно это были космы так и не уязвлённой им бабки, и наблюдал за действиями так вовремя принявшего эстафету ответственности незнакомца.
- Вы, Аглая Петровна, совсем, как я погляжу, обнаглели, - укоряюще-воспитательно пожурил обладатель голоса, не спеша, выходя из тени, - мальчики всё старше и старше. Зубы поломать не боитесь? Или схлопотать какое-нибудь досадное несварение?
Тарас вздрогнул, услышав со стороны своей недавней мучительницы глухой утробный рык, похожий на предупреждающие звуки, издаваемые котами, собирающимися сцепиться во имя благосклонности какой-нибудь драной красотки.
- Тихо-тихо, не нервничайте так. В вашем возрасте вредно. А у детей и без того уже истерика.
Спаситель поравнялся с Витькой, отвесившим челюсть и по-прежнему держащим гитару наготове, и успокаивающе похлопал его по плечу. Луна щедро высветила высокого темноволосого парня в длинном чёрном плаще, который улыбался и качал головой, глядя на старуху.
- Ты… Мраззззь… - Бабка шипела, пригибалась и пятилась вдоль голубого бордюра, как совсем недавно пятились от неё самой несостоявшиеся жертвы.
- Что ж так грубо? - Цокнул языком парень, не двигаясь с места. - От голода, наверное, мозги свело? Каюсь, моя вина, - никаким раскаянием насмешливо-саркастический тон не пах и близко.
- Из-ззза тебя старые косссти грызу! - Ведьма плевалась ядом. Она снова согнула руки в локтях и теперь скрючила пальцы так, словно собиралась искромсать обидчика своим знатным маникюром в клочья.
- Ничего, в костях, говорят, кальций, - парень сделал шаг в сторону собеседницы, которая уже успела отпятиться от Тараса на несколько метров и как раз подбиралась к углу бордюра.
Старухе явно не понравилось это движение, и она попыталась применить, уже успевший набить Тарасу оскомину, приём. Толи она устала, толи со стороны это выглядело иначе, но на этот раз Тарас чётко различил кошачий силуэт, метнувшийся в направлении ближайших кустов. Но не тут-то было. Пришелец тоже оказался не лыком шит. А шит он был чем-то гораздо более основательным, чем сама ведьма. Никаких кошек или исчезновений. Просто неспешный, если не сказать ленивый, шаг, на секунду размытый в зыбкое стремительно движущееся марево силуэт – и он уже стоял перед бабкой, снова влившейся в свою старушечью форму. Старуха зарычала и повторила номер. С тем же эффектом.
Тарас заворожено следил за процессом и мстительно, до щекотных азартных мурашек, ликовал, понимая, что старуха теперь сама оказалась на его месте.
- Ты в порядке?
Витька плюхнулся на плиты рядом с Тарасом и взял за плечо, озабоченно разглядывая.
- Вроде, да… - Тарас потёр саднящее горло. - А ты?
- Тоже, вроде… Сейчас спросим у этого фееричного защитника униженных и оскорблённых, в порядке мы или нет.
Судя по этим словам, Витька тоже ничуть не сомневался в исходе схватки. И тоже пока не мог определить, всё ли в нём на своих местах.
- Спросим, - кивнул Тарас, - ещё как.
А пока им оставалось только сидеть и синхронно вертеть головами, отслеживая передвижения проявляющейся то тут, то там, сверхъестественной парочки.
Бабка, наконец, решила оставить жалкие попытки сбежать и замерла на месте.
- Правильно, - одобрил её решение «фееричный защитник» - сколько можно, не девочка уже. Я за вами, уважаемая, почти месяц бегал. Хватит, пожалуй.
- Я просто бедная пенсионерка! - Вдруг заныла старуха, меняя тактику и трагично прижав ладони к тяжело вздымающейся груди. - Ни мужа, ни детей, ни внучкооов!
- Угу, - кивнул бабкин мучитель, - и именно поэтому вы лакомитесь внуками чужими. Видимо, на мясо пенсии не хватает.
- Сссволочь! - Сощурилась старуха, ощерившись и тряся толстыми щеками. - Все вы сссволочи!
- А вы невинный одуванчик, - парень кивнул, полностью соглашаясь с обвинениями, - осточертели вы мне, аленький цветочек, мать вашу. Неуловимая вы моя фиалка Я из-за вас, знаете, сколько личных дел перелопатил, таких же вот
Последние слова были произнесены так, что у Тараса мурашки пробежали от затылка в самые штаны. Ведьме, логично, стало ещё страшнее, чем ему. Понимая, что попытки сбежать обречены на провал, она отчаянно ринулась в атаку. Тараща глаза и мелькая когтями, как взбесившееся животное. Коротким жестом парень схватил её за запястья и развёл руки в стороны. Старуха вжалась в него грудью и протяжно заскулила.
- Смотри на меня.
И старуха подняла голову, посмотрела прямо в мерно мерцающие зелёным глаза, и замерла, не переставая шипеть, рычать и подвывать.
Перекрывая эти злобные звуки, парень заговорил на языке, которого Тарас не слышал ни разу в жизни. Жёстком и певучем одновременно. От этого языка и голоса гудела голова и вибрировало в горле, словно голосовые связки помимо воли хозяина пытались повторять незнакомые слова. Тарас не мог понять, оцепенел ли он от ужаса или замер от восторга. Красота жути пела в каждом звуке, эхом разносясь по пустому парку, заполняя лунные сумерки странной вибрацией.
Тишина обрушилась на голову, как ведро холодной воды. Замолчавший отпустил ведьму, и её руки повисли как плети вдоль тела. Она рванулась с места, но её ноги словно приклеили к плитам. Заклинатель отступил на шаг и достал из-за пазухи маленькую суставчатую фигурку, похожую на примитивную имитацию человеческого скелета, сплетенную из проволоки. А потом запустил пятерню в старухину шевелюру. Тарас испытал приступ благоговейного уважения, ибо сам он ни за что на решился бы на такой подвиг. Ему казалось, что среди пыльных завитков обязательно должно водиться что-нибудь ползучее и многоногое. Таки это оказался не парик. Бабка дико взвыла от боли и ненависти, а у парня в руке красовалась добыча в виде пряди чёрных волос. Он ловко намотал их на куклу и повернулся к по прежнему ютящимся под бордюром свидетелям.
- Вы бы лучше отсюда шли, мальчики. Хотите, можете подождать меня у входа, поговорим. А это вам созерцать незачем. Во избежание кошмаров и снижения успеваемости.
Дважды мальчиков просить было не нужно. Тарас резво подхватился на ноги, вздёрнул Витьку, и они, не оглядываясь, припустили в указанном направлении. А вслед им нёсся холодящий душу волчий вой, который сменился мерзким скрипучим ослиным вереском, а затем превратился в высокий звук, вовсе уж ни на что не похожий, но также качественно скручивающий нервы в трусливые трубочки.
Как пробка из бутылки, беглецы выскочили из ворот парка возле метро. В глаза резко ударил свет фонарей, в уши – гул транспорта, голоса прохожих, смех и совершенно обычные человеческие окрики и возгласы. А за спинами, на границе этого светящегося привычного мира, словно захлопнулась невидимая дверь, не позволяющая тому, что сейчас происходило в тени деревьев просочиться на эту сторону.
Отбежав на порядочное расстояние от этой границы, Витька и Тарас остановились и хлопали широко распахнутыми глазами, рассматривая совершенно будничных людей, только что как раз толпой вываливших из метро и разбегающихся по совершенно банальным делам. Никогда ещё вид повседневной жизни родного города не вызывал в Тарасе столько умиления, искрящейся радости и щенячьего обожания. Однако, тонкой струйкой протекало в это тёплое чувство что-то холодное и неуютное.
- Подождём? - Тарас посмотрел на друга.
- Само собой, - Витька кивнул, - мы ж теперь хрен забудем, что такое есть. Так лучше узнать об этом побольше, чем мучиться паранойей, и шарахаться от каждой бабки, как трепетная лань.
- С детства надеялся, что сказки – это правда и что мир не такой уж скучный, - Тарас покачал головой, - теперь убедился, но что-то радости пока не чувствую.
- Нам просто сказку какую-то страшную подсунули, - философски заметил Витька, - зато с хорошим концом. Если это, конечно, конец…
Они отошли подальше от стеклянных дверей метро и остановились возле парковой ограды. Слишком близко, правда, подходить не стали – густая тень между деревьями совсем не вдохновляла.
- А старушка-то моя выжила.
Витька любовно погладил гитару по жёлтому боку. Футляра у неё не было. Только длинный хиповатый ремень из плетеной красно-синей ленты. И множество наклеек с девицами, по мнению советского самца, видимо, воплощающими сексуальность. Инструмент остался после традиционного исхода из лона семьи очередного «отчима», а с тем она, скорее всего, прошла немало мест, включая школу и армию, где и обросла большей частью сомнительных регалий. Витька как-то пытался ободрать позорные картинки, но быстро выдохся и решил, что так гитара выглядит раритетней. И вообще, в последнее время в мечтах он уже вовсю обладал новенькой и блестящей, не подвергшейся изысканным украшательствам.
- Знаешь, я теперь даже если новую куплю, эту тоже оставлю. Она мне отныне дорога, как боевая соратница.
Тарас покосился на инструмент и подумал, что пока ему сложно определить, станет ли он впоследствии вызывать ностальгически приятные воспоминания о героической баталии или приводить к поджимающимся кишкам от тех же воспоминаний. Хотя, даже без этой несчастной гитары, вряд ли ему когда-нибудь удастся чем бы то ни было вытравить из памяти впечатавшийся туда намертво ужас от тряпичных Витькиных пальцев, его отчуждённого незнакомого взгляда...
- Слушай, - осторожно начал Тарас, не зная, насколько приятным для друга будет вопрос, - а ты вообще что-то соображал или в полной отключке был?
- В полной, - Витька уверенно кивнул, - в голове чушь какая-то вертелась… - Он задумался, а потом задушевно пропел: - За день мы устали очень, скажем всем спокойной ночи… - Он почесал лоб. - Что-то там про слонёнка ещё… А перед глазами звёздочки пластилиновые и Хрюша со Степашкой…
- А Фили там не было? - Хохотнул Тарас.
- Неа, - не повёлся Витька, - потом ещё другая песня всплыла. Если это можно так назвать. Знаешь, зубодробительно шансонная сладенькая есть такая хрень, - Витька поморщился, но всё-таки процитировал, правда, петь на этот раз не стал: - «У моей подружки розовые ушки»… Причём там были эти ушки? Вообще непонятно...
«Я его ушки в баночку…» Тарас поёжился и не стал объяснять другу, откуда его подсознание выловило сомнительную ассоциацию.
- Ждёте-таки?
Витька с Тарасом подскочили от неожиданности. Парковый знакомец подкрался со спины совершенно бесшумно и его голос прозвучал совсем рядом, ударив по ещё не совсем успокоившимся нервам. Он стоял, приветливо улыбаясь, распахнув плащ, засунув одну руку в карман джинсов, а второй протягивая Тарасу рюкзак и скрипку, о которых тот начисто забыл. Из-под ворота тёмной футболки слева по шее до самого подбородка вилась витиеватая татуировка. Тарас никогда таких не видел. И дело было не только в особой тонкости, чёткости и изяществе рисунка. Узор был необычного золотистого цвета, и в свете фонарей казалось, что он отсвечивает бликами так, словно, действительно, сделан из золота.
- Спасибо, - Тарас сгрёб свои ценности в охапку.
- Что, уже всё? - Недоверчиво спросил Витька, опасливо покосившись на вход в парк.
- Всё, - парень кивнул, - можете спать спокойно. Сейчас, постойте минуту неподвижно.
- Готово, проверил, - парень расслабился и снова заулыбался, потёр ладони друг о друга так, словно «проверял» руками. Но прежде, чем успел начать что-либо объяснять, откуда-то из недр его наряда настойчивыми электрогитарными переливами воззвал к вниманию мобильный, - сейчас, - парень, извиняясь, прижал к груди руку, и обратился к трубке, выловленной из заднего кармана, - Федь, ну, договаривались же, когда работаю – не звонить. Или случилось что? - Его лицо на секунду напряглось, брови обеспокоенно сдвинулись, но почти сразу разошлись снова. - Тьфу на тебя, напугал... Скучно ему… Сиди и учи… Ну, что Матвей? Я всю эту жизнь Матвей, а экзамены никто не отменял. В общем, я занят, и ты не валяй дурака. Я тебе потом перезвоню…
Он, вроде, сердился, но выражение лица противоречило отчитывающему тону. Оно было мягким, почти мечтательным, а в выразительных миндалевидных глазах светилась такая нежность, что у Тараса появилось неловкое ощущение, что они с Витькой тут лишние. Разговаривая, парень, который, как оказалось, «всю эту жизнь» Матвей, неосознанно водил указательным пальцем по золотистой завитушке на шее.
- Всё, до связи, - клацнула, закрываясь, трубка мобильного, и внимание Матвея снова вернулось к терпеливо ждущим объяснений подопечным, - в общем, так. Проклятья никакого, порчи на вас нет. Видимо, не планировала старушка долгих отношений. Остатки примитивного сглаза выветрятся за несколько дней…
- Примитивного? - Изумился Тарас. - Это Витька таким овощем от примитивного сглаза был?
- В смысле долговременности, а не силы, - пояснил Матвей, - никаких крючков, которые могли бы долго доставать, она в вас забрасывать не стала. Только то, с помощью чего можно было достичь желаемого прямо сейчас. То есть, скорее всего, тебя, - он ткнул пальцем в Тараса, - убрать с пути. Ну, а тебя, - палец ткнулся в Витьку, - собственно, употребить в пищу. Но вы на славу постарались, взбивая лапами масло. И свою шкурку спасли, и мне помогли.
- Да уж, - Тарас скривился, вспоминая свои бесплодные попытки сделать хоть что-то и каменную хватку на собственном горле, которое тут же начало саднить, - помощнички из нас те ещё …
- Нет, правда, спасибо. Если б не ваше героическое сопротивление, серьезно увлёкшее нашу голодную девчушку, она бы меня снова почуяла и слиняла из под носа. Добычу я ей уже давно срываю, заставляя бросать зомбированную малышню на месте преступления. А, вот, саму её даже увидеть до сегодня ни разу не получилось…
- А она одна такая была? - С надеждой спросил Витька.
- Нет, - безжалостно разочаровал его Матвей, - но, по сравнению с прочей нечистью, таких не слишком много. Поэтому и найти их сложно. Они обычно живут очень тихо. Как личинки прячутся под корягами и камнями, так эти «милые дамы» обитают в маленьких квартирках обычных домов. Ходят на почту и в магазин, сидят во дворе на лавках, пакостят соседям и иногда питаются. Совсем не тем, что покупают в магазине. Редко, но метко. Так редко и так осторожно, что никогда нельзя сказать, когда исчезновение какого-нибудь несчастного школьника – это именно их рук дело. На эту я случайно наткнулся, во время обычной ночной охоты. Ребёнка спас, но престарелая хищница удрала. С тех пор мы и «дружим», заочно, но крепко. Они обычно подъедают в районах вокруг места обитания, так что я собрал компромат на очень многих местных старушек. Но она мастерски не позволяла мне себя рассмотреть, когда мы сталкивались. И смердят они только во время охоты, а то, зная адреса, можно было бы брать их прямо на дому.
- А ты же вроде сказал, что её фотка самая подозрительная была? - Удивился Витька и деловито предложил: - Надо было её от дома пасти. Быстрее бы словил.
- Умный какой. Записывайся к нам в добровольцы, - съехидничал Матвей, а потом серьёзно пояснил: - Они нас чуют не хуже, чем мы их. Вздумай я её пасти – целыми днями таскался бы за безобидной старушкой, нюхающей ромашки и сюсюкающей с чужими младенцами. Поэтому только так – следить, когда они на охоте, брать с пылу с жару, так сказать, в процессе.
- На живца, - поморщился Витька.
- Без вариантов, - развёл руками парень, - но, с тех пор, как я за неё взялся, ни один «живец» серьёзно не пострадал, честно.
- А как насчёт… «прочей нечисти»? - Тарас сильно сомневался, что если не спросит, сможет спать спокойно.
- Упыри, оборотни, ведьм до фига разновидностей, лешие, хотя, они только по сёлам шарятся… - Матвей задумался, видимо, припоминая, кого он ещё забыл упомянуть.
- Твою ж мать… - Сдавленно выругался Витька. - И как нам теперь с этим жить, не заработав нервный тик или какую-нибудь «приятную» медвежью болезнь?
- Мир вообще не детская площадка, - глубокомысленно изрёк Матвей, - всегда есть, чего бояться. А большинство за всю жизнь ни разу не сталкивается с тем, что вы сегодня видели, можете гордиться.
- Офигеть, как я уже горжусь, - Витька почесал в затылке.
А Тарас вдруг почувствовал, что вопреки всякой логике, в нём начинает шевелиться нечто, и правда, похожее на радость. На чувство причастности к чему-то особенному. На детское азартное желание узнать и увидеть больше. Только бы этот загадочный истребитель ведьм не бросил их с этим недоделанным сырым знанием на произвол домыслов и параноидального вылавливания в толпе подозрительных личностей.
- Ну, а если серьезно, - Матвей словно прочитал Тарасовы мысли, - сейчас мне некогда, но если вы из страха или интереса захотите знать больше… Ручка-бумага есть?
Тарас полез в рюкзак и выловил оттуда карандаш и попавшуюся под руку первой тетрадь по украинскому. Раскрыв её на последней странице, Матвей быстро написал несколько телефонов и вернул имущество хозяину.
- Только днём звоните, а то от работы очень отвлекает, - предупредил он, и тут же снова полез в карман, повинуясь новому гитарному позыву, - ну, что ещё? Да, никто и не спорит, что ты тоже Охотник, остынь… А ещё ты типа будущий филолог, помнишь? Вот, экзамены сдашь – и буду тебя каждую ночь с собой таскать… Все каникулы, ага… Да, проснётся твоя память, ничему и учить тебя не придётся… Не знаю когда, у всех по разному… Так, Федя, не-ну-ди, - терпеливо по слогам попросил Матвей, - твоя сестрица с меня шкуру спустит, если ты что-нибудь завалишь. Она и так до сих пор на нас злится... Ну, вот, и молодец… Да… Ага, - в голосе появились по-кошачьи урчащие бархатные нотки, - ванна – это хорошо, ага, только ты лучше спать ложись, я ещё не скоро… Слушай, не сбивай меня с рабочего настроя… Всё, давай потом, я, правда, занят. Я тоже, тоже очень… Спокойной ночи…
Матвей спрятал телефон и легко вспрыгнул на бетонный парапет ограды.
- Ладно, парни. Увидимся, если захотите. А сейчас у меня дел ещё – поле не пахано.
Он огляделся, не обнаружил в опасной близости лишних свидетелей, отсалютовал на прощанье рукой, оперся ладонью о закруглённые верхушки металлического плетения, и бесшумно перемахнул на сторону парка. Можно было бы поразиться неестественной лёгкости, с которой он это сделал, но Тараса на данный момент занимало совсем другое.
- Думаю, да, - Витька задумчиво смотрел вслед ушедшему, - повезло…
- Кому? - Не понял Тарас.
- Да, Федьке этому.
- В смысле?
- В том смысле, что с ним, наверняка, занимаются более интересными вещами, чем просто на него слюни пускать.
- Э-э…
- Я о том, - пояснил Витька, не глядя на Тараса, - что если люди друг другу нравятся, они могут не только петь вместе в электричках и сидеть за одной партой. Они могут… много ещё чего могут.
- Я... - Тарас безуспешно пытался сглотнуть пересохшим горлом. - Я тебе нравлюсь?
- Нравишься, - Витька вздохнул и, наконец, посмотрел на Тараса, - я тебя, можно даже сказать, люблю. И, чтоб совсем уж отрезать тебе пути к отступлению, уточню – любовью не дружеской и даже не братской. Дошло?
Тарас стоял, не чувствуя челюсти, которая, наверняка, отпала очень низко, и ошалело таращился на друга. Чувствуя, как жёстко и не вовремя сказывается дефицит кислорода во время попытки его удушения.
- Эх, тормоз ты, Василевский, - Витька снова вздохнул и махнул на Тараса рукой, - он, конечно, тоже механизм, но иногда неуместный. Идём домой.
Он развернулся и медленно поплёлся вниз по улице вдоль ограды Ботанического сада.
- Мы будем жить с тобой в маленькой хижине
На берегу очень дикой реки.
Никто и никогда, поверь, не будет обиженным
На то, что когда-то покинул пески…
Хрипловатый голос удалялся вместе с хрупкой фигуркой, тонул в шуме машин и блеске проносящихся мимо фар.
И Тараса вдруг накрыло. Всё сразу. Морозное осознание того, что он без малого пол часа назад чуть навсегда не потерял Витьку. Запоздалый ужас от картинок того, что было бы, если бы всё-таки потерял. Болезненно-сладостное понимание того, что ему только что сказали. Страх-жалость-нежность-счастье…
Он нагнал Витьку на средине припева. И, как получилось, не разворачивая, притиснул его к себе, чувствуя, как гитара впивается в тело своими настрадавшимися за сегодня боками.
- Я тоже… - Тарас не договорил и уткнулся носом в Витькин затылок.
- Да, знаю я, - Витька просто стоял, не пытаясь ни вырваться, ни развернуться.
- Так что ж ты молчал, скотина?! - Простонал Тарас, ещё крепче вжимаясь в тёплый запах.
- Всё надеялся, что ты всё-таки первым решишься. А сейчас вот подумал, а что, если бы не успел? Ни ты, ни я? Так и осели бы в чьём-то желудке, ни разу не поцеловавшись. Какая была бы жалость, а?
- Так можно… можно я тебя поцелую? - Тарас понимал, что ответ не просто очевиден, а, собственно, даже озвучен раньше, чем вопрос. Но всё-таки спросил из параноидального желания убедиться, что всё понял правильно.
- А что так скромно? - Витька заворочался, высвобождаясь. Развернулся и сверкнул вызывающим взглядом, хотя, даже в свете фонарей было видно, как он покраснел. - Мне, например, с тех пор, как я понял, что некоторые части тела гораздо интересней, чем казалось в детстве, хочется от тебя не только поцелуев.
- Я имею в виду – сейчас, - уточнил Тарас, чувствуя, как от Витькиных откровений вязкая горячая тяжесть стекает вниз живота, поближе к тем самым интересным частям тела.
- Дурак что ли? - Витька хмыкнул и огляделся. - Вокруг, как бы, люди ходят. Много. И, кажется, уже начинают проявлять к нашей семейной сцене нездоровый интерес.
- Плевать, - смело возразил Тарас, горячечно прикидывая, к какому бы столбу ограды Витьку прижать.
- Не, в этом мне публика не нужна… В Политехе будем целоваться, - констатировал хитрый Витька.
- Ну, да, - засмеялся Тарас, - вышли подальше от дома, чтоб никто из знакомых не видел, как мы бухаем. А теперь переберёмся в парк поближе, чтобы кто-нибудь из них засёк, как мы целуемся.
Слово «целоваться» и все его производные вкусно отскакивали от языка и ласкали слух. Тарас чувствовал, что глупо блаженно улыбается, но ничего не мог с собой поделать. Не хотелось сейчас думать и говорить о том, что случилось в парке. Как-то оно вдруг стушевалось, скукожилось и вовсе не выглядело важным.
- Мы найдём самый густой и тёмный кустик, - пообещал Витька, - с лавочкой и без всяких бабушек. Надо же отблагодарить тебя за это «Витьку – не отдам».
- Ты слышал? - смутился Тарас.
- Когда начал приходить в себя. Идём на маршрутку, мы сегодня богатые. До трамвая далеко, а пешком – долго терпеть придётся.
Какой бы страшной не была закончившаяся сказка, та, что началась сейчас, искупала всё с лихвой. Витька улыбнулся и призывно глянул на Тараса, а потом взял его за руку и повел за собой.
И пальцы у него были самые настоящие, Витькины, тёплые и живые.
secta, спасибо, что всё-таки дочитали)) хорошо, что получилось страшно
green rocket, так прототипы вокруг нас)) спасибо) леших, когда-нибудь, может, тоже конкретизирую)
ctrhtn390, вам спасибо большое) Любимый же город всё-таки)
swet lana, большое спасибо!)
надеюсь автор не бросит ребят на произвол судьбы (и читателей тоже!)))))
Magnolic, бросать не собираюсь, они у меня в голове прочно обосновались)) Большое спасибо!
В процессе рассказ о Матвее и Феде, осталось только дописать)
А шо это за Матвей и Федоррррр? *заинтересованный вид*
А пишете по Киеву, да?