С Днём рожденья тебя, Bee4!!!
Оратор из меня никакой)) Я просто очень сильно тебя люблю!
Спасибо за то, что ты у меня есть
Отменного тебе здоровья, удачи и покладистой музы!!! (остальное пожелаю лично)))
Оратор из меня никакой)) Я просто очень сильно тебя люблю!
Спасибо за то, что ты у меня есть
Отменного тебе здоровья, удачи и покладистой музы!!! (остальное пожелаю лично)))
А это подарочек:
читать дальше
Вечер был чудесный, хоть и слегка прохладный для середины лета. С близкого озера тянуло свежестью, от чьего-то ночного костра легко веяло дымком. Трещали сверчки, издалека доносилось тихое, пронзительно красивое пение лесных дев. Ярко светил месяц, цветными фонариками мягко вспыхивали в траве ночные цветы.
Рома прогулочным шагом шёл по брусчатке узкой дорожки, вьющейся между раскидистыми древними дубами. Старался вытрясти из головы подробности рабочего дня, освобождая в ней место для идиллических картинок ближайшего будущего. Хотя, за ужином можно будет пересказать Скиури пару смешных курьёзов, приключившихся за сегодня с участием иностранных послов. Но главное было в том, что через несколько минут он будет любоваться Ски в фартучке, суетящимся на кухне. Потом можно будет постараться уговорить его принять вместе ванну. А потом…
Рома удивлённо притормозил. Навстречу ему, понурив голову, плёлся, вяло загребая маленькими сафьяновыми сапогами, домовой Кондратий.
Вообще-то домовые общались только со Скиури. Жаловались, советовались, просили помочь. При виде других россомов, они, в отличие, например, от водяных или разномастных духов стихий, исчезали из поля зрения в момент, не позволяя не то что поговорить с ними, но даже их рассмотреть. Но к Роме они привыкли. Смирились с его присутствием возле доверенного лица, как с данностью. Сначала просто смирились, потом зауважали, а потом даже стали проявлять что-то, вроде острожного доверия.
- Привет, - Рома слегка склонился к домовому, похожему на неестественно крохотного мальчишку лет шести, чтобы казаться хоть немного ниже.
- Добрый вечер, - вежливо ответил тот и кивнул, тряхнув соломенными прядями.
- По поводу чего депрессняк? - поинтересовался Рома, вглядываясь в маленькое лицо, освещённое оранжевым светом фонарей. Не то, чтобы Кондратий отличался весёлым нравом, но сейчас его физиономия была какой-то особенно скорбной.
- Неприёмный день, - он развёл руками и тяжело вздохнул.
- Это почему? - насторожился Рома. У Скиури не бывало неприёмных дней, за исключением периодов, когда дома он просто отсутствовал.
- Гуляет благодетель наш, - на этот раз домовой вздохнул уважительно. - Товарищ к нему приехал. Отмечают. Я завтра зайду, - он трагично взмахнул рукой, - или послезавтра.
Рома посмотрел вслед удаляющейся фигурке, а потом перевёл взгляд на высокий поросший деревьями холм. На его вершине, среди ветвей уютно светились окна их со Скиури дома.
- Ч-чёрт… - Рома поморщился, прикрыл глаза и потёр переносицу.
По поводу товарища предположение было всего одно. А это значило, что и семейный ужин, и ванная, и вообще какое бы то ни было внимание со стороны Ски накрылись медным тазом.
Внутри привычно забормотало раздражение, посещающее Рому каждый раз при одном упоминании Шира.
Ему было стыдно за свою нетерпимость, но ничего он с ней поделать не мог. С того самого дня, когда Шир со Скиури впервые ушли в загул. Сначала исчезли на целую ночь, чуть не доведя домочадцев до коллективного сердечного приступа. А под утро объявились, в хламину пьяные, орущие бравурные песни и требующие продолжения банкета. На третий раз Рома не выдержал и откровенно высказался. Очень откровенно, и очень высказался. После этого из своих квестов, гуляки стали возвращаться к ночи, и догонялись уже дома.
Тем не менее, Шир продолжал таскать Ски в сомнительные места, поить сомнительными напитками, и травить ему сомнительные байки. А Ромина драгоценная белка, при всём при этом, упорно твердила, что они родственные души, и начинала ощутимо нервничать, если Шир не объявлялся больше трёх месяцев. Рома не понимал, что у них могло иметься родственного, но… Ски был открытым и общительным, легко заводил знакомства и всегда готов был помочь. Ски все очень любили и уважали. Однако, не считая Ромы и Филина, по-настоящему он дружил только с пекарем Юни. И с Широм. И это многого стоило.
Только не злиться всё равно не получалось. Это было неизбежное раздражение, появляющееся у Ромы каждый раз, когда он наблюдал, как из какого-нибудь знакомого чудесного доверчивого ребёнка вылупляется максималистичный подросток, безапелляционно уверенный, что он лучше всех знает что в жизни почём. Раздражение, основанное на сожалении о том, каким он был раньше, и опасении за то, каким он станет потом.
Ведь сначала, когда Скиури только привёз это знакомство с зимнего курорта, Шир был милым и трогательным. Маленьким, немного напуганным зверёнышем, который всему неподдельно удивлялся и совершенно искренне откликался на любое проявление ласки. Тогда, когда он ещё был Хвостом. Хвостиком.
Но однажды он пришёл – и с порога стало ясно, что детство осталось позади. Обезоруживающей наивности больше не было. Как и длинного пушистого шоколадно-коричневого хвоста.
- Как где? - Шир, в ответ на логичный вопрос, удивился так, словно и без объяснений всем всё должно было быть ясно. - Отрыж…. откечрыжили, понятное дело.
Ски застыл и несколько секунд, молча, смотрел на него расширившимися от ужаса глазами. Потом от волнения у него вылез собственный хвост, вместе с ушами. А потом Скиури так долго и безутешно рыдал, что Роме с Широм пришлось успокаивать его на пару.
Вот, после этого и началось.
Скрипнув входной дверью, Рома остановился в ярко освещённой прихожей и огляделся. Мокасины Ски и чужие кожаные высокие сандалии валялись по полу в произвольном порядке. В углу тёмной жабой приютился, тяжёлый на вид, дорожный рюкзак. Небрежно зацепленная за один из крючков вешалки, на стенке болталась перевязь, красующаяся двумя длинными клинками. Рома хмыкнул. Такие, как Шир, должны были чувствовать себя в полной безопасности, чтобы оставить своё оружие бесхозно болтаться чуть ли не на улице.
В доме было тихо. Наверное, снова, где пили, там и заснули. Спасибо и на том, что кутили всё-таки тут, и не придётся маяться беспокойством по поводу того, в каком баре какого мира они решили обмыть встречу. Рома вздохнул. Сейчас придётся растаскивать их по спальным местам, преодолевая вялое сопротивление, слушая бестолковое бормотание. А завтра Ски будет просто виновато улыбаться, и разводить руками. А Шир постарается крайне независимым видом показать, что на чьё-либо мнение ему начхать.
Но сначала нужно было их найти.
Кухня встретила раскрытыми дверцами шкафчиков, полным кулинарно-творческим беспорядком, и скромной батареей пустых бутылок разного калибра. Уцепив с тарелки загадочного вида бутерброд, намазанный чем-то терракотовым и пористым, Рома пошёл в гостиную.
Посредине комнаты в круглом открытом камине потрескивало пламя, мягким жёлтым светом горели все четыре торшера. Но тех, кто эту иллюминацию устроил, не наблюдалось и здесь. Рома собрался было двинуться дальше, но вдруг из-за полукруглого дивана раздался тихий всхрап.
Они расстелили толстый овечий плед прямо на полу между диваном и подножием камина, обложились подушками и, видимо, долго рассказывали друг другу сказки перед сном, пристроив бутылку и бокалы на изразцовом каминном бортике.
Рома даже забыл жевать, уставившись на это странное зрелище.
Шир давно перегнал Ски в росте, был шире в плечах и сильнее физически. Шир дрался, убивал, пил и имел бессчётное количество случайных любовников. Шир был нагловатый и циничный. В их обычных дружеских беседах Шир олицетворял ушлость, а Скиури невинность. Но сейчас голова Шира лежала на груди Ски, а руками он обхватывал его так, как дети обхватывают родителей, когда очень боятся, что их бросят, пока они будут спать. Тёмно-русые прядки вплетались в рыжие волны разметавшейся ореолом шевелюры Ски. А тот одной рукой покровительственно обнимал Шира за плечо, а второй сжимал его локоть – словно даже во сне подбадривал и охранял.
Рома вздохнул и присел на диванный подлокотник.
Да, они бесстыдно напились. Да, с утра, бесспорно, Шир будет мучиться похмельем, а Ски – угрызениями совести. Да, с утра Рома обязательно будет всем своим видом выражать осуждение, а, может, даже прочтёт какую-нибудь забористую мораль… Но сейчас он смотрел на них - и в груди болезненно глухо тянуло. Сейчас он впервые чётко увидел ту самую связь, о которой твердил Скиури.
- Он маленький и несчастный, - не раз повторял Ски в ответ на Ромино недовольство. - Ему сделали очень-очень больно. И я хочу быть для него тем, кем для меня стала бабка Арина.
Они были нужны друг другу. К этой связи нельзя было ревновать. Ей нельзя было завидовать. И ею точно нельзя было раздражаться. Её нужно было просто принять и поддерживать всеми силами.
- Пьянчуги, - тихо проворчал Рома. Но недовольство выветрилось без следа, уступив место чему-то тёплому и пронзительному.
Он посмотрел на длинные голые ноги Шира, торчащие из-под Роминой домашней туники, на закатавшиеся от возни рукава и штанины пижамы Ски. Принёс из спальни ещё один плед, и накрыл всё это богатство, заботливо подоткнув по краям. Выключил свет. Улёгся на диван. И вскоре тоже уснул, убаюканный шёпотом огня и едва слышным мирным сопением, доносящимся с пола.
Рома прогулочным шагом шёл по брусчатке узкой дорожки, вьющейся между раскидистыми древними дубами. Старался вытрясти из головы подробности рабочего дня, освобождая в ней место для идиллических картинок ближайшего будущего. Хотя, за ужином можно будет пересказать Скиури пару смешных курьёзов, приключившихся за сегодня с участием иностранных послов. Но главное было в том, что через несколько минут он будет любоваться Ски в фартучке, суетящимся на кухне. Потом можно будет постараться уговорить его принять вместе ванну. А потом…
Рома удивлённо притормозил. Навстречу ему, понурив голову, плёлся, вяло загребая маленькими сафьяновыми сапогами, домовой Кондратий.
Вообще-то домовые общались только со Скиури. Жаловались, советовались, просили помочь. При виде других россомов, они, в отличие, например, от водяных или разномастных духов стихий, исчезали из поля зрения в момент, не позволяя не то что поговорить с ними, но даже их рассмотреть. Но к Роме они привыкли. Смирились с его присутствием возле доверенного лица, как с данностью. Сначала просто смирились, потом зауважали, а потом даже стали проявлять что-то, вроде острожного доверия.
- Привет, - Рома слегка склонился к домовому, похожему на неестественно крохотного мальчишку лет шести, чтобы казаться хоть немного ниже.
- Добрый вечер, - вежливо ответил тот и кивнул, тряхнув соломенными прядями.
- По поводу чего депрессняк? - поинтересовался Рома, вглядываясь в маленькое лицо, освещённое оранжевым светом фонарей. Не то, чтобы Кондратий отличался весёлым нравом, но сейчас его физиономия была какой-то особенно скорбной.
- Неприёмный день, - он развёл руками и тяжело вздохнул.
- Это почему? - насторожился Рома. У Скиури не бывало неприёмных дней, за исключением периодов, когда дома он просто отсутствовал.
- Гуляет благодетель наш, - на этот раз домовой вздохнул уважительно. - Товарищ к нему приехал. Отмечают. Я завтра зайду, - он трагично взмахнул рукой, - или послезавтра.
Рома посмотрел вслед удаляющейся фигурке, а потом перевёл взгляд на высокий поросший деревьями холм. На его вершине, среди ветвей уютно светились окна их со Скиури дома.
- Ч-чёрт… - Рома поморщился, прикрыл глаза и потёр переносицу.
По поводу товарища предположение было всего одно. А это значило, что и семейный ужин, и ванная, и вообще какое бы то ни было внимание со стороны Ски накрылись медным тазом.
Внутри привычно забормотало раздражение, посещающее Рому каждый раз при одном упоминании Шира.
Ему было стыдно за свою нетерпимость, но ничего он с ней поделать не мог. С того самого дня, когда Шир со Скиури впервые ушли в загул. Сначала исчезли на целую ночь, чуть не доведя домочадцев до коллективного сердечного приступа. А под утро объявились, в хламину пьяные, орущие бравурные песни и требующие продолжения банкета. На третий раз Рома не выдержал и откровенно высказался. Очень откровенно, и очень высказался. После этого из своих квестов, гуляки стали возвращаться к ночи, и догонялись уже дома.
Тем не менее, Шир продолжал таскать Ски в сомнительные места, поить сомнительными напитками, и травить ему сомнительные байки. А Ромина драгоценная белка, при всём при этом, упорно твердила, что они родственные души, и начинала ощутимо нервничать, если Шир не объявлялся больше трёх месяцев. Рома не понимал, что у них могло иметься родственного, но… Ски был открытым и общительным, легко заводил знакомства и всегда готов был помочь. Ски все очень любили и уважали. Однако, не считая Ромы и Филина, по-настоящему он дружил только с пекарем Юни. И с Широм. И это многого стоило.
Только не злиться всё равно не получалось. Это было неизбежное раздражение, появляющееся у Ромы каждый раз, когда он наблюдал, как из какого-нибудь знакомого чудесного доверчивого ребёнка вылупляется максималистичный подросток, безапелляционно уверенный, что он лучше всех знает что в жизни почём. Раздражение, основанное на сожалении о том, каким он был раньше, и опасении за то, каким он станет потом.
Ведь сначала, когда Скиури только привёз это знакомство с зимнего курорта, Шир был милым и трогательным. Маленьким, немного напуганным зверёнышем, который всему неподдельно удивлялся и совершенно искренне откликался на любое проявление ласки. Тогда, когда он ещё был Хвостом. Хвостиком.
Но однажды он пришёл – и с порога стало ясно, что детство осталось позади. Обезоруживающей наивности больше не было. Как и длинного пушистого шоколадно-коричневого хвоста.
- Как где? - Шир, в ответ на логичный вопрос, удивился так, словно и без объяснений всем всё должно было быть ясно. - Отрыж…. откечрыжили, понятное дело.
Ски застыл и несколько секунд, молча, смотрел на него расширившимися от ужаса глазами. Потом от волнения у него вылез собственный хвост, вместе с ушами. А потом Скиури так долго и безутешно рыдал, что Роме с Широм пришлось успокаивать его на пару.
Вот, после этого и началось.
Скрипнув входной дверью, Рома остановился в ярко освещённой прихожей и огляделся. Мокасины Ски и чужие кожаные высокие сандалии валялись по полу в произвольном порядке. В углу тёмной жабой приютился, тяжёлый на вид, дорожный рюкзак. Небрежно зацепленная за один из крючков вешалки, на стенке болталась перевязь, красующаяся двумя длинными клинками. Рома хмыкнул. Такие, как Шир, должны были чувствовать себя в полной безопасности, чтобы оставить своё оружие бесхозно болтаться чуть ли не на улице.
В доме было тихо. Наверное, снова, где пили, там и заснули. Спасибо и на том, что кутили всё-таки тут, и не придётся маяться беспокойством по поводу того, в каком баре какого мира они решили обмыть встречу. Рома вздохнул. Сейчас придётся растаскивать их по спальным местам, преодолевая вялое сопротивление, слушая бестолковое бормотание. А завтра Ски будет просто виновато улыбаться, и разводить руками. А Шир постарается крайне независимым видом показать, что на чьё-либо мнение ему начхать.
Но сначала нужно было их найти.
Кухня встретила раскрытыми дверцами шкафчиков, полным кулинарно-творческим беспорядком, и скромной батареей пустых бутылок разного калибра. Уцепив с тарелки загадочного вида бутерброд, намазанный чем-то терракотовым и пористым, Рома пошёл в гостиную.
Посредине комнаты в круглом открытом камине потрескивало пламя, мягким жёлтым светом горели все четыре торшера. Но тех, кто эту иллюминацию устроил, не наблюдалось и здесь. Рома собрался было двинуться дальше, но вдруг из-за полукруглого дивана раздался тихий всхрап.
Они расстелили толстый овечий плед прямо на полу между диваном и подножием камина, обложились подушками и, видимо, долго рассказывали друг другу сказки перед сном, пристроив бутылку и бокалы на изразцовом каминном бортике.
Рома даже забыл жевать, уставившись на это странное зрелище.
Шир давно перегнал Ски в росте, был шире в плечах и сильнее физически. Шир дрался, убивал, пил и имел бессчётное количество случайных любовников. Шир был нагловатый и циничный. В их обычных дружеских беседах Шир олицетворял ушлость, а Скиури невинность. Но сейчас голова Шира лежала на груди Ски, а руками он обхватывал его так, как дети обхватывают родителей, когда очень боятся, что их бросят, пока они будут спать. Тёмно-русые прядки вплетались в рыжие волны разметавшейся ореолом шевелюры Ски. А тот одной рукой покровительственно обнимал Шира за плечо, а второй сжимал его локоть – словно даже во сне подбадривал и охранял.
Рома вздохнул и присел на диванный подлокотник.
Да, они бесстыдно напились. Да, с утра, бесспорно, Шир будет мучиться похмельем, а Ски – угрызениями совести. Да, с утра Рома обязательно будет всем своим видом выражать осуждение, а, может, даже прочтёт какую-нибудь забористую мораль… Но сейчас он смотрел на них - и в груди болезненно глухо тянуло. Сейчас он впервые чётко увидел ту самую связь, о которой твердил Скиури.
- Он маленький и несчастный, - не раз повторял Ски в ответ на Ромино недовольство. - Ему сделали очень-очень больно. И я хочу быть для него тем, кем для меня стала бабка Арина.
Они были нужны друг другу. К этой связи нельзя было ревновать. Ей нельзя было завидовать. И ею точно нельзя было раздражаться. Её нужно было просто принять и поддерживать всеми силами.
- Пьянчуги, - тихо проворчал Рома. Но недовольство выветрилось без следа, уступив место чему-то тёплому и пронзительному.
Он посмотрел на длинные голые ноги Шира, торчащие из-под Роминой домашней туники, на закатавшиеся от возни рукава и штанины пижамы Ски. Принёс из спальни ещё один плед, и накрыл всё это богатство, заботливо подоткнув по краям. Выключил свет. Улёгся на диван. И вскоре тоже уснул, убаюканный шёпотом огня и едва слышным мирным сопением, доносящимся с пола.
PS. И вообще, я страшно рада, что они дружат))